Святослав Вакарчук получил орден «Свободы» из рук Петра Порошенко. И на этом вручении заявил, что изменений в стране слишком мало. Что пока одни сражаются в окопах за страну – другие не находят сил перестать воровать. И что Украине нужны «киборги» в политике – наподобие тех, что защищали донецкий аэропорт в боях с сепаратистами.
По большому счету, в этом спиче не прозвучало ничего революционного. Музыкант не отказался от награды, не называл фамилий, не звал на баррикады нового Майдана. Но тем не менее уже несколько дней вся Украина обсуждает его слова, а виртуальные окопы в социальных сетях с каждым днем растут в размерах. И возможно, самое ценное в этой реакции как раз то, что фронтмен «Океана Эльзы» невольно обнажил все те водоразделы, что проходят по украинскому обществу вдоль и поперек.
Зрада и перемога
Ритуальные разговоры об украинском расколе продолжают звучать на российском ТВ. Комментаторы уверяют всех в том, что рано или поздно пророссийские настроения выплеснутся с кухонь на улицы и избирательные участки. Но все эти уверения – как, собственно, и само российское телевидение – рассчитаны только и исключительно на внутренний рынок. Украинская реальность такова, что после Крыма и Донбасса пророссийский дискурс в стране невозможен. Просто потому, что в условиях войны подобная позиция практически неотличима от агитации в пользу противника.
Вдобавок аннексия Крыма и война на востоке вычеркнули из электоральной карты Украины несколько миллионов избирателей с просоветскими ожиданиями. Тех самых, которые раз за разом продлевали жизнь Компартии и всевозможным «партиям регионов». Буриданов осел украинской политики после четвертьвекового сомнения вздрогнул от падающих на фронте «градов» и побрел в сторону Евросоюза.
Место классической дихотомии Европейский союз или Таможенный заняла новая вилка: зрада или перемога? Общество расколото на тех, у кого стакан государственного строительства наполовину полон, и тех, у кого он столь же наполовину пуст. Слова Вакарчука пришлись по нраву вторым и вызвали волну возмущения у первых. Самому певцу припомнили его депутатство после первого Майдана (правда, нужно отметить, что он тогда досрочно сложил мандат, заявив, что политическую жизнь подменила борьба за власть). Но общий хор тех, кто осуждает, был одинаков: критиковать каждый может.
Никому не верю
Впрочем, перспектива ухода в политику самого Святослава Вакарчука тоже вряд ли бы сгодилась на роль социального огнетушителя. Потому что в украинском обществе сложился странный парадокс: все ругают старых политиков, но новые политпроекты на презумпцию невиновности рассчитывать тоже не могут. С одной стороны, есть запрос на обновление, с другой – любые попытки удовлетворить этот запрос подвергаются обструкции еще на этапе создания.
Конспирология общественного сознания порой зашкаливает. В поисках ответа на вопрос «Qui prodest?» общественное мнение приписало самому Святославу Вакарчуку желание стать чуть ли не президентом страны. Причем сделало оно это с явным неодобрением. И в этом и состоит другая особенность Украины: отношение к любым вертикалям здесь изрядно отличается от российского.
Возможно, причина этого кроется в коллективном историческом опыте. Русские всегда были по большей части «государевыми людьми» – империя появилась раньше, чем успели сформироваться национальное государство и политическая нация. Может, оттого так сильно здесь резонируют слова про «интересы страны», «государственное величие» и диктат коллективного над персональным. А украинцы, наоборот, – национального государства никогда не имели, потому что были частью чужих госпроектов. У них нет императива государства, зато всегда была протонация, которая позволяла выживать в ситуациях, когда государство враждебно. Собственно, именно этим объясняются как волонтерское движение, так и добровольческие батальоны: паралич госсистемы не сопровождается аналогичными процессами в обществе.
Майдан в какой-то степени сумел примирить государство и улицу, но инерция недоверия осталась: согласно соцопросам, украинцы продолжают доверять гражданскому обществу, но не госинститутам. Любой лидер общественного мнения перестает быть таковым, как только получает удостоверение и служебное авто. Святослав Вакарчук вызывает у аудитории одобрение, когда ругает власть. Но любая его попытка самому стать властью будет ошельмована.
Вера в хеппи-энд
Впрочем, украинские противоречия нелинейны. Они напоминают сетки с ячейками разной крупности: накладываешь их друг на друга и понимаешь, что в стране не два окопа, а несколько. И что сторонники и противники разных взглядов на настоящее и будущее могут комбинироваться в удивительно причудливых сочетаниях. С одной стороны, в этом нет ничего удивительного: страна в ускоренном темпе пытается договариваться о самой себе. Этот процесс никогда не бывает легким, особенно если учесть, что сейчас Украине приходится экстерном проходить тут курс, на который другие государства тратили много лет.
Но многие вещи остаются неизменными в эпоху любых перемен. Еще одна деталь украинского самоощущения, которую обнаружило выступление Вакарчука, – это неизбывная вера людей в хеппи-энд. Украинцев сложно в этом упрекать: в конце концов, вся история Майдана была кинематографична до крайности.
Противостояние с милицией, постепенное поднимание ставок, переход в горячую фазу – с «коктейлями Молотова» и ответным огнем, ночной штурм, снайперский огонь, «небесная сотня», бегство Януковича – все это выглядело как готовый сценарий для блокбастера. Архетип народного восстания ковался в прямом эфире. И многие искренне ожидали, что после кульминационной точки наступит счастливая развязка.
Но проблема любого Майдана в том, что он не кино. Хеппи-энд не обязателен, герои не уезжают верхом в закат, и бессмысленно ждать титры. Любая пересборка системы может иметь смысл только тогда, когда внимание общества к этой самой системе перманентно, а не дискретно. И это особенно актуально для самого Вакарчука, который хочет видеть в украинской политике необыкновенных людей. В то время как там – самые обычные.
Потому что мечта о необыкновенных людях в политике мало чем отличается от хрестоматийной мечты о щуке, выполняющей желания. Украинцы уже успели привыкнуть к мысли о том, что единственный шанс добиться вменяемости власти – это обеспечить ее сменяемость. Теперь им предстоит привыкнуть к мысли о том, что власть придется контролировать ежедневно и ежечасно.
А это, как оказалось, не самое простое желание. Куда привлекательнее звучат революционные идеи – те самые, которые упираются в формулу: плохих выгнать, хороших позвать. А между тем по степени своей губительности любая идея очередной революции для Украины сегодня мало чем отличается от идеи контрреволюции. И то и другое способно погрузить страну в очередной политический кризис, который с учетом войны и критической зависимости экономики от западных кредитов вполне может оказаться последним.
По большому счету, единственный вариант, который есть у страны, – это эволюция: спускаться с дерева, отбрасывать хвост и учиться прямохождению. Но он совсем не похож на сценарий хеппи-энда. Потому что в нем есть те самые «кровь, пот и слезы», о которых хорошо читать, когда это мемуары Черчилля, и не очень приятно в них жить, если это твоя повседневность.
Впрочем, любая альтернатива будет еще хуже.
Павел КАЗАРИН