Языки – как люди: живут друг возле друга, сосуществуют, подсматривают за соседями, перенимают, заимствуют. У кого-то получается лучше одно, у кого-то – другое. У кого-то – молиться, у кого-то – объясняться в любви, а у кого-то – грязно ругаться или угрожать. То, что в определенном языке выходит лучше, чем в других, другие у него и заимствуют. В этом смысле чистых языков просто не существует – как не существует стерильных людей.
Каждый язык является смесью собственного и заимствованного, а временами и собезь янничанного, потому что языки, как и люди, обезьянничают. При этом все живые языки (как и живые люди, в конечном итоге) в наибольшем долгу перед своими мертвыми предшественниками – латынью, греческим, санскритом.
Слова, да нет – целые легионы слов и высказываний, перекатываются из страны в страну, из культуры в культуру, обрастая всевозможными фонетическими и морфологическими наслоениями и прирастая к местным смыслам. В нашей украинской «мавпі», от которой и походит глагол «мавпувати», слышится английское «ape» (ейп), немецкое Affe, и, конечно, польское «małpa» (что-то похожее на «маупа» в произношении, только с коротеньким «у»). Русское же слово «обезьяна» не похоже на ни одно название этих животных, потому что возникло в результате недоразумения и происходит от французского obйissant, то есть «послушный», «покорный». Впрочем, трудно найти реальную обезьянью особь, наделенную именно этими качествами. Средневековый французский продавец мартышек сознательно дезориентировал наивного покупателя-московита. А слово осталось навсегда.
В швейцарско-немецком слове Estrich (эштрих) мне слышится не только родное галицкое «стрих» (чердак), но и общеукраинский «дах». Русский же «чердак» отдает безусловным тюркизмом. Хоть говорят, будто бы и в Румынии чердак называют точь-в-точь так же, то есть не только мансардой, но и чердаком. Что же касается наших собственных тюркизмов, всех этих «майданов», «баштанов», «чабанов», «башлыков» и «казаков», то они являются самым живым свидетельством того, как близко наши Восток и Юг сосуществовали с Османской Портой. Именно от наших предков тюркизмы заимствовались и западными соседями. Немецкое Kϋrbis происходит от нашего с тюрками «гарбуз». Русский «арбуз» (как и польский arbuz) – по-нашему «кавун», в то время как польский melon является нашей с россиянами «дыней», при том, что польская dynia является той-таки тыквой, то есть по-русски «тыквой». Но «кавуна», все-таки нет ни у кого, кроме нас.
Расположенная между Востоком и Западом Украина не только разорвана их взаимными отталкиваниями. Она еще и пытается эту разорванность преодолевать, сшивая Восток и Запад вместе. Поэтому в нашем языке возможные как «табак», так и «табака». Правда, последняя может означать еще и половой орган – так сказать, метафорически. В любом случае, только мы имеем полное право и на Тютюнников, и на Табачников.
Конечно, языки сосуществуют и проникают друг в друга. Однако иногда они, как и люди, начинают между собой ссориться и один от другого отгораживаться. Иногда от языка отгораживается один из его диалектов и, если ему способствует история, сам становится самостоятельным языком. Иногда наоборот – самостоятельному языку история перестает способствовать, и соседский начинает кошмарить его тем, что он никакой не язык, а всего только ее, соседский, диалект. Хуже всего, когда языки становятся врагами.
«Московская речь является крайне примитивной и вульгарной, тяжело себе представить более простецкий говор», – не раз приходилось мне слышать в средах диаспор от людей, которые в действительности и представления о том «московском» языке не имеют. «Украинский – это никакой не язык, а деревенское наречие великорусского», – повторяет, будто заклинание, языковой черносотенец со странной, как для черносотенца, фамилией Вассерман. Ему кажется, что настало время кошмарить – в Украине при власти единомышленники.
Язык самых старых народных песен наших Юга и Востока является прямым ответом на вассерманский вопрос «Откуда здесь какие-то укры?» От верблюда, дядя! Когда я в который раз пою степную «Зеленую лищиноньку» с ее близким к традиционному турецкому музыкальным орнаментом, то думаю: «И кто-то еще будет мне втирать о едином русском народе?»
Украинцы, которые массово дезертировали из родного языка во времена исторического ему несодействия, все равно оставили своим потомкам родимые пятна украинства, хоть изо всех сил хотели их лишиться. Можно тысячу раз отречься от языка и столько же раз назвать его «телячьим» – первая страница паспорта все равно выдаст тебя с головой: ты не Сапожников, ты Швец. Ты Коваль или Коваленко – не Кузнецов. Ты Кравец – не Портнов. А если хотя бы один из твоих прапрадедов был казаком на Сечи, то ты вообще какой-то Убийвовк, Вырвихвист, Непийпиво или Неижборщ. Возможно, ты даже Голосраченко, как это ни досадно.
А еще среди украинцев встречается фамилия Перевертень. Причем, только у украинцев. Не знаю, бывают ли среди россиян Оборотневы. Вервольфов среди немцев нет точно. А у нас Перевертни есть, и их много. Вот такая (как там по-русски?) говорящая фамилия. Очень даже и очень говорящая.
Юрій АНДРУХОВИЧ