«Бабушки Чернобыля» – документальный фильм о пожилых женщинах, вот уже 25 лет живущих в «зоне отчуждения». После ядерной катастрофы на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года, потрясшей тогдашний Советский Союз и весь мир, были эвакуированы все жители района вокруг эпицентра взрыва – примерно сто тысяч человек. И хотя возвращаться в «зону» не разрешалось, они возвращались. Всеми правдами и неправдами, перелезая через колючую проволоку, возвращались в свои родные деревни.
Эти необыкновенные женщины стали героинями нового фильма «The Babushkas of Chernobyl» , который снимают два американских документалиста – Холли Моррис, живущая в Бруклине (Нью-Йорк) и Энн Богарт, жительница Лос-Анджелеса. С Холли Моррис в Нью-Йорке встретился корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Холли, как вы вышли на эту тему? Какими судьбами оказались в Украине?
Холли Моррис: В 2010 году мы с Энн Богарт снимали в Украине видеосюжеты для серии Globe Trekker телеканала PBS. Получили разрешение на съемку и съездили в Припять, в 19-мильную зону отчуждения. К величайшему нашему изумлению, увидели, что в этой мертвой зоне живут люди. В нескольких заброшенных деревнях обитают сплошь одни пожилые женщины. Все они вдовы, мужья их умерли очень давно. Сразу возникли вопросы. Каким образом они вот уже четверть столетия живут в, наверное, самой зараженной местности на планете? Чем питаются? Больны ли они? Сошли ли с ума? Как защищают себя от диких животных, расплодившихся в чернобыльских лесах? Решив снять фильм про «бабушек Чернобыля», мы еще несколько раз приезжали в Украину. Свои впечатления я довольно подробно описала в журнале «More».
О.С.: Насколько известно, всех людей из зараженной радиацией зоны приказным порядком эвакуировали сразу после аварии. Как же они там оказались?
Х.М.: Они туда вернулись после переселения в новые места. Вопреки всем запретам и угрозам. Умрем на своей родной земле, говорили они, но никуда не уедем. Здесь могилы наших родителей и дедов, здесь нам суждено доживать свои дни. Кстати, такая истовая приверженность родному краю непонятна большинству американцев. Власти, как мы поняли, просто махнули на бабушек рукой. В годы после катастрофы в «зону» вернулись более тысячи человек. Сейчас остались примерно двести.
О.С.: Остальные умерли? Уехали?
Х.М.: Умерли. Впрочем, статистикой причин их смертей мы не располагаем. Нужно иметь в виду, что средний возраст самопоселенцев был за пятьдесят, прошло 25 лет, так что уход можно считать вполне естественным, учитывая не самую высокую среднюю продолжительность жизни в Украине. Какую роль сыграла радиация, не знаю. Я спрашивала бабушек, боятся ли они радиации. Они отвечали, что гораздо больше боятся голода. Они говорили, что прошли войну, сталинские репрессии, и невидимая и неосязаемая радиация их не страшит. В их словах есть некоторый резон. Радиация гораздо более опасна для людей моложе 50 лет. Тем более, что и вне зоны отчуждения есть зараженные местности, просто об этом предпочитают не говорить. А статистика смертей эвакуированных вряд ли утешительная.
О.С.: А как бабушки добывают себе пропитание? Им привозят еду?
Х.М.: Они имеют огороды и сады, выращивают овощи, ягоды и фрукты. Держат свиней и птицу. Государство им платит маленькую пенсию. Раз в неделю или даже реже в «зону» привозят хлеб на грузовике. Где-то раз в месяц их на автобусе вывозят за покупками. На Пасху автобус объезжает деревни в «зоне» и доставляет бабушек в церковь. Жизнь у них тяжелая. Ходят пешком друг к другу, автомобилей нет. Нужно нарубить дрова, выкопать картошку. Раз год, в день памяти жертв Чернобыля, приезжают родственники и знакомые, помогают старухам. Скажем, большое дело – на праздник заколоть кабанчика.
О.С.: Сложно было получать разрешения на съемки в закрытой зоне?
Х.М.: Бюрократический процесс непростой. Зона режимная, охраняемая. Въезд и выезд осуществляются через специальные контрольно-пропускные пункты. Разрешение лимитированное, только на дневное время, потом наступает комендантский час. Проверяют на радиацию. Нужно еще заплатить сумму примерно 100-200 долларов.
О.С.: Вам выдавали защитные халаты и маски?
Х.М.: Нет. У нас были с собой дозиметры. Одевались так, чтобы максимально закрыть тело. Ботинки потяжелей. Следили, чтобы не ставить вещи и оборудование на землю. Ведь самое опасное – радиоактивная пыль.
О.С.: Наверняка бабушки проявляли гостеприимство. Вы так и не попробовали чернобыльского борща?
Х.М.: Нет! (смеется). И грибной супчик нам предлагали. Надо было видеть, как были огорчены и даже оскорблены эти милые, гостеприимные женщины, когда мы отказывались от домашних угощений. Боже мой! А ведь все выглядело так аппетитно. Да и стопку самогона предлагали. Пришлось их расстраивать. Жаль! Они потрясающие люди.
О.С.: Вы собираетесь рассказать истории конкретных людей?
Х.М.: Конечно. Мы записываем удивительные рассказы бабушек о жизни и судьбах. Конечно, Чернобыльская катастрофа – главная история, которая проходит фоном всех их рассказов.
О.С.: Когда планируете завершить фильм?
Х.М.: Нам с Энн (Богарт) нужно кое-что доснять этой осенью, причем спешно. Бабушки не вечны, им сейчас по 70-80 лет. Через Kickstarter мы надеемся получить небольшую финансовую поддержку, которая поможет нам в срок завершить съемки.
О.С.: Видели ли вы фильм ужасов «Дневники Чернобыля»? Там группу молодых американцев, проникших в «зону», преследуют злые зомби.
Х.М.: Нет-нет! Я боюсь такое смотреть (смеется). А что, бабушек там нет?
О.С.: Нет. Только зомби.
Х.М.: Есть популярная видеоигра, где по Чернобылю бродят сталкеры-мутанты и прочие монстры. Я собираюсь упомянуть об этой игре, придуманной в Украине, в нашем фильме, потому что известны факты, как ее любопытствующие фанаты проникают в «зону». А это уже не игра.