После трагедии под Иловайском до сих пор продолжается розыск погибших, чьи тела остались на территории, подконтрольной террористам. Среди тех, кто активно включился в него - руководитель поискового отряда «Обелиск» из города Глухов Сумской области Юрий Коваленко. В беседе с Укринформом он поделился подробностями этой нелегкой работы.
- Как вы попали в зону АТО?
- Наш отряд входит в ВОО «Союз «Народная Память». Руководитель организации Ярослав Жилкин и предложил мне приобщиться к миссии, которая впоследствии получила название «Черный тюльпан». Ее цель - поиск и эксгумация тел украинских военных, погибших в зоне проведения антитеррористической операции. Первые поисковики принялись за работу фактически сразу после событий под Иловайском.
В целом нас около 40-45 человек из разных уголков Украины. Работаем мобильными группами по 5-8 человек, большее количество людей туда нет смысла везти. В нашем распоряжении есть автомобиль и рефрижератор.
- Где проводили поиски?
- Работаем только на территории, где находятся незаконные вооруженные формирования. Так случилось, что за короткий срок мы ее потеряли и не смогли забрать оттуда тела бойцов украинского войска. В течение трех ротаций, а именно столько мне пришлось заниматься поисками, наша группа прошла почти всю Донецкую область: Мариновка, Савур-Могила, Степановка, Иловайск, Старобешево - это те районы, где велись активные бои и где погибли многие наши бойцы.
Сначала выявлять останки погибших было несложно: едем, видим разбитую технику и начинаем собирать трупы. Сейчас этого нет. Технику забрали на металлолом, и уже визуально невозможно обнаружить возможное местонахождение погибших. Приходится пользоваться полученной информацией, хотя она отчасти бывает недостоверной.
- И кто является вашими информаторами?
- Источники разные. Информацию передают те, кто вышел из окружения, был освобожден из плена, прошел курс лечения в госпитале. Иногда о местах захоронений сообщают местные жители, которые сами прикопали тела убитых, перед этим забрав у них документы. По ним и удается установить личность погибшего.
- В чем заключается суть вашей работы?
- Среди найденных нами тел убитих большая половина - не идентифицированы. Поэтому наша задача как можно точнее зафиксировать все находки - относительно техники, местности, учитывая то, в каком положении были найдены, какие вещи рядом были. Это очень важно. Ведь мы ищем людей не через десятки лет, как это было в случае с бойцами Великой Отечественной войны, а, можно сказать, по горячим следам. Есть живые свидетели тех боев, и их показания могут помочь в идентификации найденных тел. Наша задача также - вывезти останки на контролируемую Украиной территорию. Потом мы передаем их представителям службы, которая транспортирует останки в Днепропетровский морг. Там идет забор ДНК, что позволит в дальнейшем сопоставлять результаты с информацией, содержащейся в базе данных запросов на поиск без вести пропавших. Но это уже не наша компетенция, а Министерства обороны.
- Сколько за время работы миссии удалось найти погибших?
- Около 170. Отмечу, что речь идет именно о телах, хотя их почти невозможно узнать в лицо. Кое-кого доставали из обгоревшей техники, из танков, БТР, БМП. Но там мало что остается, потому что техника полностью выгорает, в ней от человека остается кучка пепла, даже костей нет. Разве что рядом можно найти обгоревшие автомат, каску, остатки бронежилета.
- А вы уверены, что это останки именно украинских воинов, а не сепаратистов?
- Те тела, которые нам удалось вывезти, принадлежат точно нашим военнослужащим. Было несколько останков ДНРовцев, но мы их не вывозили, а передавали представителям этой самопровозглашенной республики. Был случай, когда нам местные сообщили, что в лесопосадке лежит тело человека в штатской одежде. Сказали, это, по-видимому, ваш. Мы приехали, увидели труп дедушки. Очевидно, это был пасечник, потому что рядом лежала маска пчеловода. То есть, погибший принадлежал к местным. Мы сообщили об этом тамошнюю администрацию, но там сказали, что информации о пропаже такого человека у них нет. Тогда мы вывезли это тело на нашу территорию и оно попало в Днепропетровск. А через две недели нашлись родные погибшего.
Вообще, найденных нами останков людей, воевавших с той стороны, было немного. Их потом отправляли в Донецкий морг. Последний случай произошел под Иловайском. Комендант города сказал, что под городом расположены рядом два захоронения. В одном из них якобы находится их погибший, а в другом - наш. «Нашего не трогайте, а своего забирайте», - заявил он. Но когда поисковики откопали захоронение, где, вроде бы, лежал украинский воин, то увидели, что у него на груди георгиевская ленточка. Оказалось, что оба убитых были местными ополченцами. Мы сообщили об этом коменданту и отвезли труп в Донецкий морг.
- Ведение поиска - сложное дело?
- К этой работе надо быть психологически подготовленным. Кроме членов общественной организации «Народная память» к поисковым работам приобщались и волонтеры, потому что не каждый поисковик может работать с истлевшими трупами. Однако, не все и добровольцы оказались готовыми работать в подобных условиях. Было много таких, кто выдержал только одну ротацию. Кое-кто, выехав на место поисков 1-2 раза, говорил: «Лучше я буду в лагере есть готовить, но завтра туда не поеду». Никто этих людей не обвиняет, потому что далеко не каждый может «переступить через себя».
Во время ведения поисков нас постоянно подстерегала опасность - минные поля или растяжки. Через день натыкались на такие «подарки». Угрозу в себе могли таить даже тела убитых. Известные случаи, когда под них ложили гранату, которая во время работы с трупом могла взорваться, и потому в нашей группе был специалист, который прошел Афганистан и имел опыт саперного дела. Прежде, чем мы должны были осмотреть найденное тело и положить его в мешок, специалист проверял его.
- А как относились к вам представители «ДНР»?
- По-разному. Иногда и постреливали над головой. Были ситуации, когда встаешь утром, и думаешь, как бы пережить этот день. Есть договоренность с представителями тамошней «власти» о проведении поисков. Нас все время сопровождает ДНРовец, а иногда и два. Мы с ними ездим, чтобы нас там не перестреляли, - хоть какое-то прикрытие. Где нас уже знают, меньше возникает разных недоразумений. А в начале деятельности были разные ситуации. Подходят, смотрят, что мы делаем и улыбаются: «А, «укропы» «укропов» копают»...
- Что Вас больше всего поразило во время пребывания на территории поисков?
- Создавалось впечатление, что это какое-то кино, что попал в 1941 год. Не единицы, а десятки, сотни единиц сгоревшей техники, полностью уничтоженные села, в которых стоит уничтоженная техника. Какая-то нереальная реконструкция. Первая мысль была: что же видели те люди, которые попали туда и воевали? На Савур-могиле нет живого места, это как Сталинград. Если посмотреть даже на фотографии, сделанные нами, то можно увидеть, что все покрыто воронками от тысяч снарядов, а там же люди находились: кто-то куда-то прятался, кто-то куда-то бежал. Бойцы отбивались. В другом месте десантники вели бой, когда колонна попала в засаду, здесь же перевязывали друг друга (вокруг валялись разорванные перевязочные пакеты и шприцы от обезболивающих препаратов), пока рядом с ними не разорвался снаряд. Их и похоронили в образованной воронке.
- Как по Вашему, сколько еще наших там остается лежать?
- Никто, вероятно, не знает. Как я говорил, очень много такой информации. Много легенд, вроде бы сотни людей лежат в одной яме, но насколько правдива эта информация, все надо проверять. Сейчас, бывает, за день проедешь 400-500 километров, а результат нулевой. Но миссия работает, ее никто не отменял. Будем менять дислокацию, перемещаться в сторону Луганской области, потому что она не отработана. Много информации по ней, но сейчас нет договоренности о проведении поисковых работ между ДНР и ЛНР, а без согласования мы не можем туда поехать.
Сергей Ханин. Сумы