Мы же все помним эти трогательные кадры: Штирлиц сидит в кафе и старательно не смотрит на свою жену. Он – донельзя засекреченный шпион в самом сердце Третьего рейха, и нет у него времени на любовь, когда фашистскую гадину добивают в ее логове, а предатели-союзники готовы пойти с гадиной на мировую. Любовь будет когда-нибудь потом, в следующей жизни.
Интересно, а были у него дети? Ну чисто теоретически – мог же он их завести еще до всех этих эпохальных битв, раз жениться успел? И может быть, на прошлом свидании с женой где-нибудь году в 38-м на каком-нибудь удаленном греческом островке или в сиамском отеле им даже удалось побыть наедине? И подрастала в 1945-м голубоглазая дочурка, которой даже на фото папу нельзя было показать.
Она давно выросла. И у меня такое ощущение, что дочерей и внучек Штирлица у нас в стране хоть отбавляй.
Это было лирическое отступление, хотя не совсем. Я просто обратил внимание, что у королей, премьеров, президентов, шейхов и прочих руководителей всех стран мира принято выходить на публику с членами своей семьи. Отношения меж ними не всегда лучезарные, истории не всегда святочные, внимание прессы слишком назойливое, но это даже хорошо – подданные и граждане видят, что во главе страны стоят нормальные люди, у которых дома творится все то же самое.
У нас все несколько иначе, и не только у национального лидера. Кого в послеельцинскую эпоху мы видели в публичном пространстве с женой и детьми? Ну разве что Медведева, и то лишь некоторое время. Президент с премьером, которые в тесном мужском кругу занимаются в редкое свободное утро в спортзале и потом жарят сами себе мясо на открытом огне – это же наш тренд, наша особенность и наша скрепа. Это мир, где женщине просто нет места. У нас так принято там, наверху.
И многие не видят в этом ничего странного. Ну как же, говорят они, на этих людях лежит колоссальная ответственность. Им нельзя рисковать своими близкими, раскрывая информацию о возлюбленных и детях. Не отдадим их на поругание либеральным журналистам! – такие призывы услышал я, когда попробовал все это обсудить.
Тут, правда, возникает недоуменный вопрос: они не Штирлицы в тылу врага, их покой охраняют спецслужбы и принятые Госдумой законы. А если вдруг чего не хватит, так кадры еще укрепят и законы еще напринимают, в чем проблема?
Может, в том, что дети часто обнаруживаются за границей или в отечестве, но на немыслимых для юного своего возраста должностях и с невероятными капиталами? Ну что ж, наследные принцы и принцессы во всем мире не привыкли себе отказывать в удовольствиях. Да и верноподданным радостно видеть своих принцев на белых конях, а принцесс – в белоснежных нарядах. Страна, где крепостное право официально провозглашено скрепой, тем более не должна стесняться таких вещей.
А пока элита молчит о своих детях, они остаются вечной темой для антикоррупционных разоблачений. Вроде бы почти то же самое, но уже с привкусом скандала. Ну может, раз и навсегда детишек рассекретить – и сделать их нормальными героями светской хроники? Еще и обыграть это в прессе. Наши пиарщики и не из такого конфетки делать привычны.
Так почему же такое сопротивление встречает эта простая идея среди самых обыкновенных граждан? От неверия в искренность журналистики или в способность наших вождей защитить свои собственные семьи от поклепа и шпионажа?
Подозреваю, что это родовая травма нашего общества. Весь двадцатый век росло оно без отцов: отцы уходили на мировые войны или на гражданскую, далеко не единственную. Отцов увозили в «черных воронках» или посылали осваивать целину, оставлять свои следы на пыльных тропинках далеких планет или строить социализм где-нибудь в Мозамбике. Ну, или как Штирлица, в тыл врага.
Отцы двадцатого века возвращались не все, и даже когда возвращались, оказывалось, что они прожили огромную и страшную жизнь там, вдали за рекой. Да и в оставленном доме жизнь была нелегкой. И после опыта отдельного выживания не всегда было возможно соединить заново две совсем разных судьбы. Оба моих деда прошли всю Великую Отечественную, оба вернулись. Оба потом оказались в новых семьях, и не мне их судить.
И даже когда режим стал более вегетарианским, оказалось, что отцы не очень-то умеют быть отцами, потому что сами выросли при безотцовщине. И так из поколения в поколение.
Идеал того времени описал Солженицын «В круге первом» – это инженер Бобынин. Его жену и детей «бомба взяла», свободу отняли сначала нацистские, потом сталинские соколы, и вернуть ее не могут, потому что у них самих ее нет. Из имущества у него – один носовой платок, а роба и белье под ней уже казенные. Вот ему некого бояться и стесняться, он свободен делать и говорить все, что считает нужным.
Насчет носового платка, конечно, перебор. Такого аскетизма ожидать от современной нашей элиты не приходится. Но в остальном идеал примерно тот же: семья – это обременение, это уязвимость и слабость. Слабых бьют. Так что любовь к близким – непозволительная роскошь для государственного мужа.
И когда речь заходит о чинах и миллиардах для юных чад, дело тут, похоже, не столько в финансах, сколько в отношениях. Я не психолог и не могу ничего утверждать, но одна догадка у меня все же есть. Золотой дождь проливают на тех, кого не могут одарить самой простой и самой бесплатной вещью на свете – своей любовью. И требуют золотого дождя те, кто знает, что любви не получить. Но ведь одно не заменяет другое, так что жажда только растет. И счета – тоже.
А та часть публики, которая без золота, она же тоже из безотцовщины, тоже исстрадалась по любви и верности. И стоит появиться на горизонте символическому мужу и отцу, то ли прекрасному принцу на белом коне, то ли мужлану на боевом лосе, – и теплится надежда, что уж этот-то настоящий, этот навсегда, не бросит и не уйдет. А те, кто намекает, что он не вечен, – те предатели и гады, потому что опять хотят увести нашего отца, как весь двадцатый век отцов уводили. Дочь Штирлица наконец дождалась папу.
И все бы ничего в этом раскладе: и волки сыты, и овцы целы. Все бы ничего. Но есть одна тонкость. Когда элита насыщает своих близких не золотом, а искренней любовью, ей хочется оставить своим правнукам цветущий и прекрасный мир. А когда миром правят люди, забывшие, что такое привязанность и нежность, у них на пороге могилы может появиться очень опасное искушение забрать с собой как можно больше.
И дай бог, чтобы я ошибался.